Святое служение

Канун Дня Искупления…

В любавичской синагоге все торжественны и серьезны,  словно самый святой день года уже наступил. Один, склонившись над книгой Псалмов, неслышно шевелит губами. Другой, прикрыв глаза и запрокинув голову, тихонько напевает хасидскую мелодию. Несколько юношей, подняв головы от книг, слушают пение старого хасида…

 

Вот открывается дверь, и входит еще один хасид. Усталым движением он сбрасывает с плеча короб разносчика и садится на лавку: на сегодня торговля окончена, пора готовиться ко Дню Искупления. Раби Шмуэль, закрыв книгу, подсаживается к приятелю и кладет ему руку на плечо: «Как сегодня дела у еврея?»

 

«Как могут быть дела у еврея!? Если не свои несчастья, так чужие…  Исролика-арендатора вместе с женой и детьми граф Любомирский бросил в долговую яму. При нынешней погоде  долго им там не продержаться ...»

 

Раби Шмуэль ничего не сказал, лишь посмотрел на приятеля и выбежал  из синагоги. Вскоре он уже колотил изо всех сил в ворота усадьбы:

-Эй, откройте, откройте скорее, мне срочно нужно видеть графа!

 

Перепуганные слуги отворли тяжелые створки и кинулись к хозяину – доложить о странном визитере. Вскоре раби Шмуэля уже вели через богато убранные залы в кабинет  графа Любомирского.

 

Едва перешагнув порог кабинета, об одной мысли о котором у любого еврея тряслись поджилки, раби Шмуэль выкрикнул:

- Господин граф, сколько Вам должен Исролик?

Когда граф Любомирский понял, чем вызван переполох, первым его желанием было вскочить в гневе, но… слово «должен» остановило первый порыв. Деньги для графа никогда не были лишними.

 

- Сколько мне должен ваш жид? Пожалуй, у тебя столько не найдется. Считай сам: аренда – это раз; «гостиница», в которой он живет на моих хлебах со всей своей семейкой – это два; да еще штраф тебе за наглость – это три, - и граф назвал сумму, от которой у раби Шмуэля потемнело в глазах.  Но он совладал с собой и ответил, словно ни в чем не бывало:

- С Б-жьей помощью, уже сегодня эти деньги будут у Вас.

 

Лишь выйдя за ворота, раби Шмуэль на мгновение поддался отчаянию: где можно за те несколько часов, что остались до праздника, найти такую огромную сумму!? Но времени на промедление не было, и он немедленно начал обходить дома любавичских евреев, собирая деньги на важную заповедь – выкуп пленных.

 

Двери одна за другой оставались позади, а у раби Шмуэля прибавлялось не столько денег, сколько историй о еврейских бедах. Не задумываясь, он постучал в очередную дверь и лишь после этого понял, что это дверь в кабак. Из-за нее доносился гул пьяных голосов и смех.

 

Вряд ли здесь можно было найти евреев, но надежда на чудо заставила раби Шмуэля войти внутрь. В первое мгновение он ослеп и задохнулся от густого табачного дыма и лишь силой воли удержался, чтобы не выскочить наружу.

 

Компания, игравшая в карты за столом, притихла, и все головы, как по команде, повернулись к нему. Раби Шмуэль тоже молчал, не в силах оторвать взгляд от столбиков золотых монет, лежавших перед игроками.

 

-Тебе чего, жид? – почти благодушно спросил один из пьяных.

- Мне? – В голосе раби Шмуэля было сомнение, стоит ли расскаывать этим гоям о своем деле. – Я деньги собираю. Надо срочно заплатить графу долг за одного человека, иначе…

 

И неожиданно для самого себя, окрыленный непонятной надеждой, он прибавил уже уверенно:

- Одно доброе дело в этом мире может спасти человека для мира будущего!

 

Пьяные, казалось, потеряли к нему интерес и снова повернулись к столу с картами, и лишь один из них буркнул, словно сам себе:

- Эти жиды сидеть с нами за столом гнушаются, а как деньги из нас тянуть, так вот они!

Тут он стукнул кулаком по столу и закричал:

- У нас, русских, так дела не делаются! Ты сядь с нами, выпей душевно, а потом уже и о деле толкуй! Примешь, жид, из моей руки угощение? Выпьешь до дна – отдам тебе все, что есть, и не пожалею. Да, не пожалею! – и он протянул раби Шмуэлю кружку, до краев полную водкой.

 

Раби Шмуэль посмотрел на кружку. Она показалась ему размером с добрый кувшин. А вдруг этот гой не шутит? Он снова посмотрел на столбики золотых монет на столе. И… зажмурив глаза, одним духом выпил водку до дна.

 

С непривычки ему показалось, что земля уходит из-под ног. Одной рукой он схватился за стол, а другой подхватил протянутые ему деньги и, не считая,  засунул в карман.

Второй игрок молча протянул ему еще одну кружку. Раби Шмуэль выпил и ее, а потом и еще одну, и каждый раз золотых монет в его кармане прибавлялось.

 

Он постоял еще некоторое время, прислонившись к стене. Было трудно двигаться и даже думать. Усилием воли он удержал в голове последнюю мысль: надо скорее идти! Куда идти, ему уже было нелегко сообразить, но ноги сами понесли его в сторону усадьбы.

 

Его впустили и сразу же провели в кабинет графа. Как в тумане он видел стол, на который вывернул содержимое своих карманов;  Исролика и его семью, торопящихся убраться подальше от проклятой усадьбы; потом – бесконечные заборы, за которые приходилось держаться по дороге…  Наконец он добрался до лавки в заднем ряду синагоги, с трудом опустился на нее и больше ничего не помнил.

 

Хасиды с удивлением оглядывались на раби Шмуэля, спящего на лавке в будничной одежде в День Искупления.

Общественная молитва закончилась. Одни ушли домой, другие остались на ночь в синагоге – читать Псалмы и исповедоваться перед  Небесным Отцом. Шел час за часом, еле слышный сдержанный гул голосов стоял в синагоге. Внезапно раби Шмуэль пробудился, поднялся на ноги и, ударив по столу рукой, громко запел молитву на веселую мелодию праздника Симхат Тора.

 

Сердца у всех сжались от ужаса: неужели раби Шмуэль, один из самых ученых евреев в Любавичах, тронулся умом!? Кто-то уже подошел к нему и, обняв за плечи, хотел деликатно вывести из синагоги. Но в этот момент Ребе поднял голову от молитвенника и посмотрел в сторону раби Шмуэля. В зале наступила тишина.

 

- Оставьте его, - послышался голос Ребе, - он все делает правильно. Он уже опередил нас в своем служении, искупил все свои грехи, и для него уже наступил Симхат Тора…