Из дневника жены ссыльного
20 ава – день памяти праведника, ученого Торы, каббалиста раби Леви-Ицхака Шнеерсона. Предлагаем вашему вниманию отрывок из воспоминаний его жены.
Телеграмма из-за границы
Фронт удалялся, и беженцы начали задумываться над тем, как бы им вернуться в свои края, уже освобожденные от немцев. Только раввин был исключением: как бывший политический ссыльный, он не мог проживать, где хотел.
Когда положение несколько улучшилось, мы получили телеграмму из Ташкента. В этом городе тесной общиной жило много еврейских беженцев из Москвы. Представители общины сообщали в телеграмме, что наш старший сын связался с ними из-за границы и попросил выяснить наше местонахождение, а также местонахождение его дяди. Мы немедленно сообщили в ответ свой точный почтовый адрес и через несколько недель получили телеграмму от сына. Телеграмма была на английском, и мы не могли ее прочитать, разобрали только подпись отправителя.
Целую неделю я искала переводчика, пока нашла учительницу местной школы, немного знавшую английский. Я отправилась к ней пешком, прошла четыре километра, но она лишь с трудом смогла разобрать примерное содержание телеграммы.
Но все равно эта телеграмма нас очень поддержала. Это была первая весточка от сына после столь долгой разлуки. Через некоторое время мы получили от него две посылки с продуктами, так что наше материальное положение несколько улучшилось.
Ангел-спаситель
Между тем пять лет ссылки подходили к концу. Приближался день освобождения. Но ходили ужасные слухи: ни одного ссыльного не освободят до полного окончания войны; и после войны им не разрешат селиться в городах – только в деревнях.
Наше терпение, с которым мы до сих пор переносили невзгоды, иссякало. Эти слухи сломили даже мужество раввина – как раз тогда, когда оно было ему нужно более всего. Как выяснилось позже, ужасная болезнь, которая свела его в могилу, уже поселилась тогда в его теле. Возможно, это была одна из причин его угнетенного состояния.
В один из дней мы получили извещение о посылке. Посылка была от нашего друга, Менделя Рабиновича, бывшего офицером в советской армии. Посылка была на мое имя, а не на имя раввина, поскольку, будучи офицером, Мендель не мог поддерживать связи с «врагами народа».
Мы открыли посылку – и были потрясены. В ней была белая мука, кусковой сахар, мыло и некоторая одежда. Мендель служил в армейском НКВД и мог получать такие пайки для себя и для семьи. Чтобы иметь возможность отправить нам такую посылку, он сказал, что гражданка Шнеерсон – его теща.
После своей демобилизации в 1944 году он, не заезжая к жене и сыну, который родился уже после его ухода на фронт, отправился к нам, навестить раввина и посмотреть, не нуждается ли он в помощи.
Он появился в поселке в своей офицерской форме. Мы говорили всем, что это наш сын. Соседи сказали, что он похож на меня. Благодаря «сыну» наш рейтинг среди жителей поселка поднялся.
Мендель пришел в ужас от состояния здоровья раввина и сразу же начал действовать – доставать справку о срочной необходимости освобождения его из ссылки по состоянию здоровья. Он уже знал, что без этой справки раввина не освободят даже по истечении срока ссылки.
Мы с ним вместе ходили по инстанциям, но все наши усилия не принесли никаких плодов. Наконец в одном из таких походов мы встретили земляка, уроженца Екатеринослава. Его дочь работала врачом в местной больнице и была знакома с другим врачом, который должен был подписать справку о состоянии здоровья раввина.
Еще до демобилизации Мендель запасся несколькими бутылками водки – лучшей валютой, которая поможет ему открыть любую дверь. И на этот раз водка сделала свое дело – мы получили нужную справку.
После этого Мендель собрался уезжать, со слезами расставшись с раввином и обещав продолжить прилагать усилия по его освобождению.
Мендель был практически нашим домочадцем в Екатеринославе. Он занимал тогда хорошую должность на местной фабрике, и дружба с раввином могла ему повредить, но Мендель говорил, что готов на все, только бы быть рядом с ним. Он хорошо понимал уроки хасидизма, которые раввин давал по субботам и праздникам. И теперь ему было больно видеть такого великого и харизматичного человека в полной изоляции.
Маленькие радости
Мендель уехал, а мы остались ждать спасения. Между тем уже ходили слухи о том, как власти чинят препятствия тому или иному ссыльному, чей срок ссылки истек. Во всяком случае, ссыльным было категорически запрещено возвращаться на прежнее место жительства. В нашем городе от рук гитлеровцев погибли все евреи, так что мы и не думали возвращаться туда. Но мы надеялись, что сможем поселиться в городе, среди людей, и говорить по телефону с сыном. Но раввин не удостоился дожить до этого.
А пока мы продолжали жить в тех же условиях, что и раньше. Было время года, когда улицы похожи на болото. Чтобы достать самое необходимое, приходилось проходить большие расстояния, увязая ногами в липкой грязи. Каждый шаг требовал нечеловеческих усилий.
Однажды раввин пошел на почту, а я осталась дома хозяйничать. Когда раввин вернулся, его лицо светилось от радости. «Мазаль тов!» – воскликнул он и достал письмо от Иткина из Кривого Рога. Иткин извещал нас, что наш сын Лейб, который находился в Земле Израиля, женился.
Это была двойная радость: и первая весточка о сыне, о котором мы не знали, жив ли он, и известие о свадьбе. Луч света в темноте нашего изгнания, который принес нам новые надежды на будущее.
Приближался Пурим. У нас был Свиток Эстер, я, еще будучи в Екатеринославе, послала его ссыльному мужу. Я заранее припрятала немного муки и теперь испекла из нее два гоменташа. Там, в поселке Чиили, такие мелочи имели огромное значение. Они напоминали нам, что мы люди, что мы евреи, и что не все дни в году одинаковы. Они напоминали нам, что в жизни есть более возвышенные вещи, чем кусок хлеба и ведро воды, которое нужно вытащить из колодца и дотащить до дома по липкой грязи.
На Пурим к нам пришли гости – еврей-беженец, сочувствующий коммунизму, и его соседка, инженер по профессии, которая когда-то в детстве учила идиш и интересовалась иудаизмом. В их компании мы и отметили праздник.
Последний Песах
В отсутствие Менделя о нас заботился Моше Каликов, живший в ближайшем к нам городе, Кзыл-Орде. Он приготовил для нас на Песах мацу, рыбу и мясо.
Первый пасхальный седер прошел хорошо. Во время второго седера раввину стало плохо, и мы позвали врача. Видимо, рыба и мясо испортились на жаре, и это подорвало его и без того не богатырское здоровье.
Было трудно перенести эту новую напасть как раз в то время, когда спасение уже маячило на горизонте. Но мы должны были радоваться более чем когда-либо. Мы не чувствовали внутренней радости, и приходилось эту радость просто изображать.
В тот Песах мы добились последних подписей на нужных бумагах и сразу после окончания праздника принялись собирать вещи.