Интервью
Найти себя
Карнавальный костюм – это уникальная возможность познать свое истинное Я. Раз в году мы можем стать тем, кем хотим, невзирая на окружающую реальность. Так утверждает Илана Ной, художница, актриса, режиссер и преподаватель. "Цель я превратила в средство – средство познать себя", – говорит она.
Илана родилась в Герцлии, четвертым, младшим, ребенком в семье выходцев из Йемена. В детстве Илана ничего не знала о еврейской религии. Ее мама даже не зажигала субботние свечи.
Семья была творческой. Отец писал стихи и порой даже с детьми общался в стихах. Мама была талантливой портнихой.
Маленькая Илана объявила родителям, что хочет посвятить себя искусству. О карьере актрисы не могло быть и речи: мама считала, что эта профессия не для женщины. Илану отдали в студию изобразительного искусства. И вскоре выяснилось, что девочка и в самом деле обладает способностями. После окончания школы, в армии, она была ответственной за группу графических дизайнеров, а также выступала на армейских концертах.
- Каким образом ты все-таки пришла на сцену?
- После армии я решила не ехать путешествовать, как все, а сделать что-то полезное для общества. Я стала добровольцем в кибуце. Чем я только там не занималась! И за детьми ухаживала, и на ферме работала, и на кухне… На каком-то этапе я стала работать с детьми уже на постоянной основе и поняла, что люблю это дело. После года работы в кибуце я поступила в школу искусств по специальности "Преподавание". Там обучали преподаванию изобразительного искусства и одновременно сценического.
- Как получилось, что ты, выросшая в нерелигиозной семье, стала соблюдать заповеди Торы?
- Я вышла замуж за совершенно нерелигиозного парня, сына бывших израильтян, уехавших в Канаду, и переехала к мужу. Однажды мы получили приглашение на вечер встречи бывших израильтян в Канаде. Мы пришли. Это оказалась лекция по хасидской философии. Было очень интересно, и мы стали регулярно ходить на эти лекции.
Надо сказать, у нас тогда не было абсолютно никакой информации о еврейской религии, одни предубеждения и стереотипы. Помню, на первой лекции религиозный хозяин дома протянул руку, чтобы взять у меня плащ, а я в ответ протянула руку для пожатия. Он тогда сказал мне, что не пожимает руки женщинам, и я была от этого буквально в шоке.
Тем не менее, это нас не отпугнуло, мы продолжали ходить на лекции. Они были нам интересны, но ничего не меняли в нашей повседневной жизни. Лектор много рассказывал о Любавичском Ребе, и однажды я в шутку сказала мужу, что мы живем так близко от Нью-Йорка – можно бы съездить и посмотреть на этого Ребе.
И в один прекрасный день мой муж действительно собрался – и поехал к Ребе. Вечером, когда он вернулся и заехал за мной на работу, я с удивлением увидела у него на голове кипу. "Ну, как было?" – спросила я. Но он только отмахнулся: "Ты все равно не поймешь!"
Он не мог говорить со мной об этом. Он был в шоке. Из Нью-Йорка он привез мезузу и мне в подарок – книгу о возвращении к корням. Я не хотела читать эту книгу и очень сердилась на него. Почему он привез мне это, а не книгу по искусству, которая мне действительно нужна? Почему он делает такой крутой поворот в своей жизни, не посоветовавшись со мной?
А муж продолжал двигаться в том же направлении. Он уже постоянно носил кипу и цицит, отрастил бороду. Я продолжала упорствовать. На каком-то этапе с помощью своего раввина муж убедил меня соблюдать хотя бы что-нибудь – для него. Я пошла на это, потому что понимала, что одной любви недостаточно: чтобы ужиться вместе, нужно нечто большее. Я начала зажигать субботние свечи и устраивать субботнюю трапезу. Правда, после нее могла ездить на машине. Ну, и кухню сделала кашерной, разумеется – чтобы муж мог питаться дома.
- Когда же начались изменения с твоей стороны?
- Это был долгий процесс. Постепенно я начала признавать правоту еврейского пути. Это не случилось в один день. На каком-то этапе муж предложил мне поехать к Ребе вместе. Я устроила буквально карнавал: купила закрытое платье и даже шляпку.
Встреча с Ребе была волнующей. Я увидела его проходящим рядом с синагогой "Севен севенти", и он просто взглянул на меня. Этого оказалось достаточно, чтобы из моих глаз полились слезы. Я не понимала, что меня так взволновало.
Во время пребывания в Нью-Йорке мы жили в семье хабадников, и у меня была возможность увидеть жизнь религиозных женщин вблизи. Все мои предубеждения рассыпались в прах. Я представляла себе религиозных женщин немытыми и неухоженными, занятыми только родами и выращиванием детей. Здесь я встретила красивых ухоженных женщин, талантливых, с разносторонними интересами и чувством юмора, интересных собеседниц.
После этой поездки я стала соблюдать гораздо больше, но внешне по-прежнему выглядела как раньше. И тогда случилась интересная вещь. Я нашла работу в еврейской школе учителем драмы. Директор поставил мне условие: приходить на работу в юбке. Второе условие – парик на голове – как выяснилось позже, он поставил мне по просьбе моего мужа. И вот так я одевалась каждый день на работу как соблюдающая еврейка, а, вернувшись домой, снова влезала в брюки.
Немного позже я обнаружила, что в нашем доме живет одна из моих учениц. Мне было неудобно перед ней, и я стала выходить из дома только в юбке поверх брюк, куда бы ни шла, и снимать ее в машине. Постепенно я привыкла к новой форме одежды, и мне уже было нетрудно постоянно носить юбки и покрывать волосы.
Все это время мы с мужем продолжали ходить на лекции по философии хасидизма.
- Как отреагировала твоя семья на произошедшие в тебе изменения?
- Моя семья была в тот период далеко от нас, в Израиле. Когда моя мама узнала обо всем, она была в шоке. Особенно ее потрясло то, что я покрываю голову – я, ее младшенькая, ее красавица!
Когда мы вернулись в Израиль, мы уже выглядели совершенно соблюдающей парой. Муж – в кипе, с цицит, с бородой. Я – в закрытом платье, с покрытой головой, беременная нашим первым ребенком. Семья встретила нас с радостью, хотя ей было и нелегко принять произошедшие в нас изменения. Многие друзья, пришедшие нас навестить, уже не пришли во второй раз. Мы казались им странными. Они не понимали нашего выбора. Мы, в свою очередь, не пытались никого воспитывать, но были тверды в своем решении, которое основывалось на долгом процессе изучения и обдумывания.
- Ты не боялась потерять работу из-за своей религиозности?
- Раньше, до отъезда из Израиля, я получала много предложений сняться в фильмах, в рекламе. Теперь мне и самой такая работа не подходила. Моим большим страхом было то, что мне теперь будет нельзя заниматься живописью и скульптурой, поскольку это может попасть под запрет изготовления идолов, как сказано в Торе: " Не сделай себе скульптуры или изображения". Я обратилась с этим вопросом к раввину, и он успокоил меня, сказав, что отнюдь не любая скульптура или изображение попадают под этот запрет.
- Твое творчество претерпело изменения?
- Конечно. Изменились темы. Я начала рисовать, что называется, иудаику: изображения хасидов, портреты раввинов, различные предметы иудаики.
Илана и ее муж вернулись в Израиль и поселились по указанию Ребе в Кфар-Хабаде – поселке, все население которого – хабадники. Сейчас у них шестеро детей.
- Как вы, недавно начавшие соблюдать, чувствовали себя поначалу в Кфар-Хабаде?
- Поначалу было очень нелегко. Я сидела дома и не общалась ни с кем. Мне казалось, что все видят во мне "второй сорт", и я предпочитала не общаться с людьми вообще. Я брала с собой своего ребенка и ездила по музеям и прочим подобным местам. Но постепенно у меня появлялись знакомства. Параллельно с этим процессом детей в семье становилось больше, и они требовали все больше времени и сил.
Как-то я решилась и открыла в Кфар-Хабаде кружок рисования для девочек. Но кружок "не пошел": родители ожидали красивых творений, чтобы повесить их на стенку, я же, под влиянием классического образования, выполняла с девочками абстрактные упражнения, которые их мамы не могли понять.
Я стала искать работу учителем драмы. Мне всюду отказывали. Наконец я нашла работу в педагогическом училище "Бейт Ривка". Я писала сценарии, режиссировала, играла. Тут была непаханая целина, так что все, что мы делали, шло на "ура".
Вскоре я нашла работу еще и в хабадской школе Нес-Цийона. Каждый год мы делали с девочками зачетный спектакль и показывали его по всей стране.
- Чем отличается твоя работа с соблюдающими девочками?
- Конечно, определенные трудности есть. Не все темы можно затрагивать, не все формулировки подходят. Поначалу мне вычеркивали многие тексты, образы, сцены. С другой стороны, любое ограничение - это вызов, а какой художник не любит вызова?
- Тема возвращения к корням присутствует в твоем творчестве?
- Меня интересуют любые темы, которые имеют отношение к моей жизни. Это и отношения между братьями и сестрами, и воспитание детей, и жизнь женщины от юности до старости, и возвращение к корням. Все это – материал для пьес, которые я пишу и ставлю.
- Как тебе кажется, есть ли у тебя, в качестве именно преподавательницы драмы, влияние на твоих учениц?
- Конечно, огромное! Ставя спектакль, мы проходим сложный процесс. Выбираем тему, прорабатываем ее, пишем текст. Девочки – полноправные партнеры в написании пьесы. Они принимают участие в обсуждении, и опосредованно мне удается научить их многим важным вещам. Еще один плюс моего предмета – ученицы гораздо более открыты со мной, чем, скажем, с учительницей математики.
- Как ты сочетаешь материнство с работой, требующей от тебя так много душевных сил? Все-таки шестеро детей – это серьезно.
- Я не карьеристка. Когда дети были помладше, я оставила работу и посвятила всю себя им. Я не верю в качественное общение с маленьким ребенком, если не посвящаешь ему всю себя. Кроме того, к счастью, у моих детей есть прекрасный папа, который принимает очень активное участие в их воспитании, так что теперь, когда они подросли, я могу заняться и серьезными проектами.
- Как ты считаешь, женщина, решившая жить в соответствии с законами Торы, может рассчитывать на продолжение карьеры?
- Я думаю, что вопрос самореализации не связан с религиозностью. Тора приветствует реализацию любых талантов – разумеется, в установленных рамках. Вместе с тем многие как соблюдающие, так и несоблюдающие женщины испытывают неудовлетворенность в плане самореализации. Я думаю, это больше зависит от установки, от взгляда на жизнь. Трудности и разочарования неизбежны в жизни. Вопрос в том, как к ним относиться и как их преодолевать.
- Это правда, что наиболее искренен именно человек в маске?
- Я думаю, да. Маска – это краткий курс самопознания. И такая возможность есть у еврея раз в году в праздник Пурим. Спросите себя, почему вы выбрали именно такую маску, а не иную.
- Какова роль маски в твоем сценическом творчестве?
- Маска очень помогает войти в образ. Есть режиссеры, которые вводят костюм уже на самом раннем этапе работы над пьесой, чтобы помочь актерам войти в образ. Я работаю иначе, по системе "изнутри наружу", когда внутреннее состояние провоцирует внешние изменения. Моя цель – чтобы актеры поняли образ изнутри, а костюм – это только приложение. Если начинать с костюма, просто понадеешься на то, что он сделает за тебя всю работу.
Игра на сцене и театральный костюм по-своему учат нас служить Всевышнему: иногда нужно надеть маску и играть роль. Не всегда уместно быть именно собой. Например, когда другой еврей нуждается в том, чтобы его выслушали и посочувствовали, лучше играть роль заинтересованного, чем быть искренне равнодушным.
- Как ты полагаешь, ты упустила какие-то возможности из-за соблюдения заповедей?
- В свое время я получила весьма соблазнительное предложение приять участие в большом, хорошо оплачиваемом проекте. Мой раввин разрешил мне работать там, но велел особенно следить за соблюдением всех законов Торы в несоблюдающем окружении. Проект был очень успешным, но по его завершении я поняла, что не хочу больше возвращаться в эту среду. Мне хорошо там, где я есть, и работы у меня, слава Б-гу, более чем достаточно.
Однажды моя дочь спросила меня: "Мама, как ты так смогла поменять свою жизнь? Как решилась оставить все, чему учили тебя родители?" Я ответила ей: "Это не я оставила, а они. А я-то как раз вернулась". Я чувствую, что мой выбор правильный, и ни о чем оставленном за бортом не жалею. То, что со мной произошло – большая удача.
- В чем, по твоему мнению, твое персональное предназначение в профессии?
- Я не начинала с осознания своего предназначения. Просто моя профессия с началом соблюдения заповедей из цели превратилась в средство. До этого я получала удовольствие от самой игры, сегодня игра для меня – способ сказать зрительницам нечто важное, а для моих маленьких актрис это средство воспитания.
- Что бы ты хотела сказать нашим читательницам?
- Нужно делать то, что имеет смысл. Есть много людей, которые занимаются творчеством по одной причине: они жаждут славы. Это всегда плохо кончается. Чтобы преуспеть в своей работе и быть счастливым, нужно видеть цель – радовать людей и менять мир к лучшему.